Прокопий Григорьевич Курочкин, житель нашего города во время Великой Отечественной войны трудился в тылу.  Судьба его не баловала, но не сломала. Че­рез всю жизнь пронес он трепетную любовь к людям труда, к каковым и сам относится, стремление к правде и чистоту помыслов. Его рассказ представляет инте­рес, особенно  для молодого поколения.

   В сентябре 1940 года меня, девятнадцати­летнего парня, призва­ли в ряды Рабоче-Кре­стьянской Красной Ар­мии. Не думал и не га­дал, что служба растя­нется на семь с поло­виной лет. Нас, группу новобранцев из Тата­рии, везли в теплушках все дальше и дальше на восток - как говори­ли, защищать Родину от японских самураев. Еще свежи были в па­мяти события на Халхин-Голе и озере Ха­сан.

   Забайкалье - это солнечный, но суро­вый край. Голая, выжженная солнцем степь - ровная, как стол, ни кустика, ни деревца. Лишь на гори­зонте виднеются соп­ки, напоминающие за­стывшие волны. Зимой морозы достигают пя­тидесяти градусов. И не дай бог - сразу про­жигает до костей. Но это была наша земля, на ней жили советские люди, и их покой надо было охранять.

   Высадили нас на станции Оловянная Читинской области, выдали поношенную форму, тяжелые сол­датские сапоги и рас­пределили по ротам. Наш полк располагал­ся палаточным лаге­рем на берегу реки Онон. Многое понача­лу было непривычным: обязательная физза­рядка по утрам, умыва­ние ледяной речной водой, весьма скудная пища... Но нам говори­ли, что так и нужно: солдат должен терпе­ливо и стойко перено­сить все трудности. Занимались боевой, строевой и физической подготовкой, слушали политинформации,  рыли окопы,  участво­вали в учениях (лови­ли, например, в степи “диверсантов”) - в об­щем,  делали все, что­бы неприятель не зас­тал нас врасплох.

  Холода наступили рано, уже в октябре. Это мы почувствовали однажды утром, когда после команды дне­вального “подъем!” не смогли оторвать голо­вы от постели: волосы примерзли к подушке. Мороз за тридцать, но мы по привычке без гимнастерок все равно выскакивали из пала­ток на зарядку. Молодые были - все нипо­чем.

  В декабре меня на­правили в железнодо­рожные войска. Попал в вагоноремонтные мастерские. Там без выходных дней, порой до глубокой ночи при свете керосиновых фо­нарей восстанавлива­ли подвижной состав, в том числе бронепоез­да. Ремонтировали также винтовки, пуле­меты, а иногда по за­казам воинских частей приходилось отливать из старых автомобиль­ных поршней ложки, кухонные бачки и дру­гую утварь, необходимую в армейском быту. В начале сорок перво­го года я получил воин­ское звание «младший сержант». Поскольку неплохо владел и сто­лярным делом, меня определили мастером столярного взвода.

  Все упорнее ходили слухи о предстоящей войне с фашистской Германией: она, дес­кать, вот-вот нападет на нас, а вслед за ней - и Япония. Коман­дование всячески оп­ровергало их. При каж­дом удобном случае нам втолковывали, что с Германией у нас дружба, что заключен пакт о ненападении, что там тоже строят со­циализм, только наци­ональный, и вовсю бо­рются с врагами наро­да. И еще: тот, кто рас­пространяет слухи, па­никер и враг, которого надо ставить к стенке. Но ухо надо держать востро и не поддавать­ся на провокации недо­битых семеновцев и врагов народа, кото­рых ссылали в Забай­калье...

  И вот весть о начале войны. Немец продви­гался все дальше и дальше вглубь нашей страны. Я, как и многие мои товарищи, не раз подавал рапорты об отправке на фронт, но получал отказ. Нам го­ворили, что мы нужны тут, что тут тоже фронт и действуют суровые законы военного вре­мени. А мимо нас один за другим проходили эшелоны с мобилизо­ванными, военной тех­никой. Мы провожали их с надеждой и тоской в глазах.

   Мы целыми сутками находились в мастерс­ких. Прикорнешь ча­сок-другой - и опять за работу. А тут урезали и без того скудные пай­ки. Солдаты начали пухнуть от голода. Од­нажды я упал без со­знания и чуть не попал под пилу. В санчасти, куда меня доставили, было много  мне подобных. При мне несколько человек умерли от дистрофии. Но я выжил, потому что чувствовал: за меня постоянно молит бога моя мама. При проводах в армию она надела мне на шею крестик, зашила в кур­тку грамотку с молит­вой, наказав служить честно и помнить о боге. Крестик с меня сорвали со смехом еще в Казани на при­зывном пункте, грамот­ка осталась с граждан­ской одеждой, но наказ матери я берег в своей душе. В санчасти кормили лучше, и через некоторое время я вернулся  к сослуживцам.

   На железнодорожной станции и в мастерских вместе с нами  работали и гражданские лица, в основном политические ссыльные. “Троцкисты» и  всяческие «уклонисты» видели наше  бедственное положение и  иногда подкармливали нас, делясь последним. Приносили,  например, замороженное молоко, которое мы растапливали и пили. Порой в свободные часы мы отправлялись, в степь, где  ловили трапаганов (сусликов), варили их и ели.

  А в сторону фронта все шли и шли эшело­ны. Обратно возвра­щались пострадавшие от снарядов и бомб ва­гоны и платформы. Мы их восстанавливали. Так что без дела мы не сидели. Из соседней Монголии поступали туши забитых верблю­дов, овец. Мы их пере­гружали и отправляли на фронт.

   Часто по ночам при­ходили платформы с пиломатериалами -  досками, брусьями, бревнами. До утра раз­гружаешь их - и снова в мастерские, несмот­ря не неимоверную ус­талость. Сроки ремон­та были жесткие, чуть какая заминка - мо­жешь угодить под три­бунал. Но не из-за страха мы трудились. Совесть не позволяла поступать иначе. Мы завидовали тем, кто отправлялся в дей­ствующую армию гро­мить врага. Завидова­ли еще и потому, что они по пути могут уви­деть милые сердцу родные края. В сердце кипела ненависть к проклятым захватчи­кам. И мы вновь и вновь писали рапорта. И нам вновь и вновь от­казывали. Некоторые солдаты, не выдержав такого испытания, сбе­гали на фронт, но по­том их судили как де­зертиров. На фронт они, наверное,  попада­ли, но уже в составе штрафных батальо­нов.

   Из письма от родных я узнал, что моего младшего брата Афа­насия тоже призвали на фронт. Он храбро воевал в Белоруссии, был наводчиком ору­дия, подбил несколько фашистских танков, в одном из боев был ра­нен в руку и бедро, полгода находился в госпитале в Караганде. За подвиг его предста­вили к ордену Славы. А самое главное - он вернулся домой.

  И вот настал день, когда нам объявили, что война с нацистской Германией победонос­но завершилась. Пос­ле грандиозного ми­тинга по этому поводу нас впервые досыта накормили. Наступила долгожданная пере­дышка в изнуритель­ном труде. Но остава­лись японские милита­ристы, которые хотя так и не решились на­пасть на Советский Союз, но постоянно держали в напряжении наши восточные грани­цы, совершая провока­ции.

   Вновь потянулись мимо нас эшелоны с боевой техникой и сол­датами. Но уже на во­сток. В августе сорок пятого, как известно, наши войска перешли границу и начали на­ступление на Квантунскую армию. Нам вы­дали новое обмунди­рование, новые автоматы, полный боевой комплект. Наше желез­нодорожное подразде­ление шло вслед за наступающими советс­кими войсками. Мы восстанавливали раз­битые снарядами и минами пути. На кры­шах вагонов и плат­формах были установ­лены пулеметы и лег­кие пушки, и мне с то­варищами не раз при­ходилось отстрели­ваться от японцев, ко­торые оставались в нашем тылу и не хоте­ли сдаваться. Занима­лись и разминировани­ем железнодорожных мостов, порой разга­дывая хитроумные ло­вушки. Нередко нары­вались на засады: тог­да приходилось отби­ваться всеми видами оружия. Многие това­рищи погибли или были ранены, но меня бог миловал.

   Прошел слух, что американцы сбросили на Японию какие-то мощные бомбы, от ко­торых сгорело два го­рода. Честно признать­ся, это тогда не очень- то взволновало, лишь позже стали понимать, какую страшную угро­зу для человечества представляет атомное оружие.

Вспоминаются такие картины: на некоторых станциях толпами бро­дили пленные японцы, их никто не конвоировал, иногда они вместе с нашими солдатами  даже смотрели со­ветские кинофильмы. Японцы были тихие и смирные, постоянно кланялись и улыба­лись, пытаясь жестами объяснить, что они не виноваты, что их силой погнали на войну.

   Нас всюду встречали как освободителей. Ки­тайцы относились к нам очень доброжела­тельно, размахивали красными флагами, угощали рисовыми ле­пешками, сушеной са­ранчой, солеными яй­цами и другой нацио­нальной едой, непри­вычной для нас. По­пробуй, откажись - обидятся.

  После капитуляции Японии мы все ждали демобилизации: соби­рали чемоданы, чисти­ли сапоги, гладили гимнастерки. Но прика­за я так и не дождал­ся. Еще почти три года пришлось прослужить на территории Китая, а затем в Корее. И толь­ко в марте 1948 года вернулся к своим род­ным и близким.

  Много лет минуло с той поры, только не за­быть ребят, с которы­ми служил бок о бок и с которыми сдружился. Пусть и не на передо­вой, но мы тоже внесли свою лепту в прибли­жение Победы. И мы хорошо знаем, как до­рого она досталась.

По материалам А.Захарова.