По случаю большого юбилея старый солдат, кавалер ордена Красной Звезды, старший лейтенант в отставке делится воспоминаниями о пережитом - о мире и войне, о пути в неизвестность и дороге домой, о любви к женщине, к Родине, о верности долгу.
- … Было это в Казани, на улице Кирова. Стоял я в магазине, в очереди за сахарным песком. А передо мной – девушка с толстенными чёрными косами до пят. Попробовал я поднять их на ладонях: тяжёлые… А девушка резко обернулась, обожгла меня взглядом: чего, мол, надо? Косы моментально слетели с моих ладоней, и девичий суверенитет был восстановлен. Но в возмущении её я уловил ещё и вопрос с примесью любопытства: «Кто посягает?!». Я нашёлся и, упреждая её недружелюбную реплику, скорее не спросил, а заявил: «Простите, я - за вами?». «За мной!», - резко, но не сердито согласилась она. Я продолжал любоваться её фигурой, отметив, что и лицом, которое успел разглядеть, девушка была хороша. Спиной она, конечно, чувствовала мой взгляд, это было видно и по возникшему в её осанке напряжению, и по нарочитым движениям, Хатип Файзкабирович Зиганнуров по нетерпеливым частым вздохам. Вздыхать-то По случаю большого юбилея старый солдат, кавалер ордена Красной Звезды, старший лейтенант в отставке делится воспоминаниями о пережитом - о мире и войне, о пути в неизвестность и дороге домой, о любви к женщине, к Родине, о верности долгу.
- … Было это в Казани, на улице Кирова. Стоял я в магазине, в очереди за сахарным песком. А передо мной – девушка с толстенными чёрными косами до пят. Попробовал я поднять их на ладонях: тяжёлые… А девушка резко обернулась, обожгла меня взглядом: чего, мол, надо? Косы моментально слетели с моих ладоней, и девичий суверенитет был восстановлен. Но в возмущении её я уловил ещё и вопрос с примесью любопытства: «Кто посягает?!». Я нашёлся и, упреждая её недружелюбную реплику, скорее не спросил, а заявил: «Простите, я - за вами?». «За мной!», - резко, но не сердито согласилась она. Я продолжал любоваться её фигурой, отметив, что и лицом, которое успел разглядеть, девушка была хороша. Спиной она, конечно, чувствовала мой взгляд, это было видно и по возникшему в её осанке напряжению, и по нарочитым движениям, Хатип Файзкабирович Зиганнуров по нетерпеливым частым вздохам. Вздыхать-тоУльяновской области,
56-й учебный полк, где из нас, пацанов 27-го года рождения, последнего военного призыва, прошедшие огни и воды офицеры делали строевых солдат. Потом держали в 85-м запасном полку в Селикасе Пензенской области. В мае 1945-го меня зачислили в состав специальных частей НКВД СССР и отправили на Восток. Когда нас доставили в действующую армию, служил в 415-м, 416-м, 417-м полках. В составе последнего попал на фронт. Командир полка тоже, видимо, заметил, что я худосочен и маловат, подошёл, похлопал по плечу и сказал ротному: «Береги парнишку!».
В составе войск НКВД стоял на обороне восточных рубежей Советского Союза. А после того, как Квантунскую армию разгромили, и империалистическая Япония вслед за гитлеровской Германией капитулировала, в составе подразделений конвойных войск сопровождал японских военнопленных по территории Сибири, Монголии, Дальнего Востока, Магаданской области. И снегом похрустел, и песков пустыни попробовал, и морской соли на зуб отведал...
По март 1948-го служил в конвойных войсках МВД СССР в Иркутске. С марта перевели во вновь сформированный полк, дислоцированный в городе Нерчинске Читинской области, в Забайкалье. Исторический край политической каторги. Под охраной нашей роты в полторы-две сотни личного состава находилось несколько тысяч военнопленных, а потом и гражданских заключённых. И уже в составе этой части в одном из дальневосточных портов погрузили нас на морской теплоход «Советская Латвия» и повезли «по морям, по волнам» в Магадан, ныне всемирно известный «Дальстрой». А когда высадили, - упекли на сотни вёрст в глубь материка, куда, как говорится, Макар телят не гонял. На скорую руку обустроились в летних лагерях. А потом, основательнее - в зимних. Для пленных и для охраны – бараки… Производство – лесопильный завод. Все работали на него. Лесоповал и завод.
Бежать никто никуда не пытался: понимали, что некуда. В любое время года бежать означало подписать себе приговор: выжить в одиночку в суровой магаданской природе невозможно, просторы - бескрайние; человека, тем более жильё редко встретишь. Заблудишься, при постоянной температуре зимой до - 50 градусов и ниже - замёрзнешь, с голоду помрёшь, зверь загрызёт, в болотах утонешь - сгинешь, никто никогда не узнает, что ты вообще жил на свете. Правда, если - домой, а дом на Волге, пройдёшь, сколько надо…
В 1948-м подошла и моя очередь увольняться в запас. Получили приказ откомандировать меня в распоряжение штаба полка. А дислоцировались мы километров за 500 от Магадана. Заодно командир поручил мне доставить в штаб какие-то документы. Я их так упаковал, чтобы они меня опоясывали под ремнём. Глазу постороннему не видно, руки свободны. Если, конечно, кому-то захотелось бы меня раздеть, - не скрыл бы. Но сделать это было непросто: ещё с фронта я всегда носил при себе ТТ; стрелял неплохо, почётные грамоты имел… По штату ТТ не положено, хотя претензий никто не предъявлял. Прошёл я эти пять сотен - сейчас не верится - приказ выполнил. Демобилизовали в звании сержанта. А домой ехать не на что!
По комсомольской путёвке работал в органах НКВД до феврапя 1955-го года: вахтёром комендатуры ХОЗО МВД по Дальстрою, надзирателем в магаданских тюрьмах, КПЗ. Скопил денег на дорогу - приехал в Казань. Где работать? Колонии были везде. Охранную службу я знал. Поступил в «семёрку» Управления исправительно-трудовых учреждений МВД.
Как раз то время, году в 1955-м стоял я в очереди за «сладкой жизнью» - за сахарным песком и за смуглянкой с божественными косами. Несмотря на её упрямство и строптивость, мне всё-таки удалось с ней заговорить. Очередь длинная, деваться от назойливого военного девушке было некуда. И пары часов нам хватило, чтобы познакомиться. Звали её Нурлыбатар. В Казани она училась. А родом была из Буинского района, не самого близкого к моим родным местам, но и не далёкого от них. В общем, - с правого берега. С год я ухаживал за ней: встречались в свободное от службы время, водил её в клуб Менжинского, в кино, на концерты… Посматривал иногда на неё украдкой и всё глазам своим не верил: откуда взялась такая красавица?! За что мне?! За какие такие заслуги?! И дело уж шло к женитьбе. А жить, сколько помню, всегда мне было негде. И рапорты я писал, и заявления всякие начальству с просьбой «предоставить»... Служить не ленился. В профессиональной подготовке, в спорте – всегда среди первых. Почётные, благодарственные грамоты до сих пор храню: «победителю», «за второе», «третье» места по республике, по стрельбе из пистолета, по шахматам, «лучший по профессии»… Всё равно толку нет: с квартирой ничего не получается. Знаю, не мне одному её надо, нуждающихся полно, да разве от этого легче! Уволиться - неизвестно, как на гражданке судьба сложится. В такую очередь попадёшь - всю жизнь ни кола, ни двора не будет! Кадровикам я, видимо, изрядно надоел со своей проблемой. И вот представилась возможность перейти в милицию, перебраться в район. В какой? Конечно, - в свой. Теньковского уже не было, в хрущёвские времена он вошёл в укрупнённый Апастовский. А в Апастовском РОВД как раз место было. Так я вернулся почти туда, откуда больше десяти лет назад ушёл на фронт. Жильё «образовалось», не лучшее, но всё-таки своё. Свадьбу мы с Нурлыбатар сыграли в её родной деревне, которая, хоть относилась к Буинскому району, но находилась неподалёку от нашего нового места жительства.
По службе что? Обыкновенная милицейская работа участковым инспектором, ответственным за все нарушения правопорядка, преступления от безобразий мальчишек, пьянки, хулиганства, драк мужиков до квартирных краж, посягательств на личную, коллективную и социалистическую собственность, до бандитизма, убийств, розыска находящихся в бегах преступников – весь букет уголовного кодекса в компетенции нашего брата. Где бы я ни служил, везде старался учиться. Постепенно окончил среднюю школу рабочей молодёжи. Десятый класс - здесь. И аттестат зрелости получил в Апастово.
Вниманием меня не обходили ни начальство, ни правительство, ни средства массовой информации: награждён орденом Красной Звезды, семнадцатью медалями; различными знаками отличия; писали обо мне в республиканских, районных газетах, то есть был на виду…
Помню, в 1967-м году Сабантуй. Отличный был день, настроение весёлое. Праздник удался. На Сабантуй приехал 1-й секретарь райкома партии. По тем временам, - глава. И он, оказалось, за мной наблюдал. А я уже был тогда старшим оперуполномоченным по борьбе с хищением социалистической собственности, по-современному - с экономическими преступлениями. «Первый» подошёл ко мне, задиристо спросил: «Сколько ещё служить собираешься? Виски уж побелели, а всё – в военной форме! - и добавил, - время будет - зайди ко мне».
Сабантуй был в воскресение. Я зашёл к нему в понедельник. И он предложил мне должность директора пенькозавода. В производстве пеньков я был задействован в Магаданской области. А здесь предложили заняться выпуском пеньки. Для современных молодых людей поясню, что пенька - прядильное волокно из конопли, издревле пользовавшееся широким спросом в народном хозяйстве при изготовлении корабельных тросов, верёвок различного диаметра, упаковочных шнуров и так далее, сейчас, в основном, заменённое «синтетикой», но не везде. Я согласился. Уволился из органов. И возглавил коллектив этого завода. Ассортимент был небольшой: выпускали пеньку длинно-, средне- и коротковолокнистую. Высшего качества и… заплетённая мастерицами, она напоминала девичьи косы, но не те, что ждали меня дома: мои были чёрными до блеска, как лунная буинская ночь…
Таким образом, попал я в номенклатуру сельского райкома партии. После завода председательствовал в колхозе имени «Ильича», директорствовал на птицефабрике - шли 70-е годы, - немного на нефтебазе в Каратуне, потом на Тетюшской лесоторговой базе. Не в похвальбу будет сказано, имея за плечами хорошую магаданскую практику, «лесное дело» я знал профессионально. С середины 70-х до начала 90-х работал бригадиром. Мир и войну повидал, людей знаю. Есть обо мне толстенный роман, правда, пока в рукописном виде, и не писателями создан, а врачами. В нём множество глав о моих болезнях, состоянии организма и перспективе здоровья, при условии соблюдения определённых рекомендаций в лечении, питании, образе жизни… много непонятных медицинских терминов. Не мне судить. Наверное, так это всё и называется. Хочется одного – вылечиться. Понимаю, что от накопленных годами болезней сразу не избавишься: и валенки к ногам примерзали, и лёгкие от воспаления слипались, и нервы стягивало узлом,… и от мошки глаза слепли, и сердце сжималось в комок, и - мозги набекрень, и, и… но хочется! У современной медицины - хорошие средства. Мы сидели в кабинете заместителя начальника ОВД Апастовского района по кадрам Айдара Галлямеева, доставившего бабая в отдел со станции Каратун. Без пяти минут юбиляр привёз три пухлых папки с различными бумагами - документами первостепенной для него важности, перепиской с властьпридержащими людьми по всевозможным вопросам улучшения качества его жизни, в том числе - к президенту о предоставлении квартиры в Казани, то есть о заветной мечте.
- С Президентом Татарстана Минтимером Шаймиевым я встречался не раз, - с гордостью говорит Хатип Файзкабирович и ловко из стопки бумаг извлекает конверт с фотографиями. - Вот это - он был здесь, в Апастово, сфотографировались на память. Это - в Казани, на Чеховском рынке, когда он пришёл на предновогоднюю ярмарку, в день торговли крестьян сельхозпродуктами и другими товарами народного потребления Апастовского района; я был в костюме Деда Мороза, и мимо меня он пройти никак не мог, сфотографировал нас за беседой корреспондент какой-то республиканской газеты; а здесь мы - вместе в Железноводске, снял нас на память местный фотограф. - При более глубоком изучении содержимого конверта обнаружились фотографии, на которых Хатип абый запечатлён рядком с женой. - Вот она, Нурлыбатар, та, за которой я в очереди стоял, с косами… Дочь и двух сыновей родила: Гульсину, в Среднем Валгаево живёт; Рустама, старшим экспертом в Приволжском РУВД Казани работал, сейчас на пенсии; Ахмада, он окончил военное училище связи, дослужился до должности заместителя командира полка, сейчас предприниматель.У них есть дети, наши внуки. Может быть, нам они всего и не сообщают, но говорят, что живут нормально. Разговор с почтеннейшим продолжался в музее отдела, у стенда, посвящённого его биографии. По словам председателя здешней ветеранской организации Рашата Тухбиева, участвовавшего в беседе, из участников Великой Отечественной войны Хатип Файзкабирович остался один… По двору, по лестнице, из двери в дверь аксакал передвигался мелкими, семенящими шажками: ноги, некогда скороходы, пересекавшие пространства всей, от края до края азиатской части нашей великой страны, плохо слушались приказа «центра управления»… Но невозможно былоне заметить, как за стеклом дежурной части «поднялась милицейская фуражка», как молодой офицер, козыряя, встал во фронт и отдал честь «проплывавшей над турникетом тюбетейке».
*
Думаю, портрет аксакала будет неполным, если не упомянуть о «способе» его воспоминаний. Сидя за столом напротив, он иногда похлопывал меня по руке и говорил: «Стой! Подожди!». Сосредоточивался, видимо, улавливал некую деталь или фрагмент заданной темы, и от них уже раскручивал, развивал какой-то сюжет в цвете, свете и красках. Такие эпизоды одновременно были как бы и сами по себе, отдельно, и «причинно-следственно» объединены в единую композицию повествования, по-моему, вполне сравнимого с разноцветными концентрическими кругами звёздного арлезианского неба великого голландского живописца Винсента Ван Гога.
*
Октябрь благосклонно подарил нам для поездки в Апастово замечательный день ныне второго бабьего лета. За окном летевшей по шоссе автомашины проплывала сказка: леса сорили золотой монетой, реки блистали то никелем, то серебром. А на полях громоздились тысячетонные терриконы сахарной свёклы – основы «сладкой жизни» нашей и не нашей. У большака в ожидании КамАЗов, сосредоточившихся у бурта на погрузке, стоял «Кировец». Полевая грязь – в полколеса. Наполнят они кузова, и трактор поочерёдно вытащит их на трассу. Будут возить до морозов и после них. Свёкле, по мнению знатоков, «ни черта не сделается!». А по мнению человека искушённого в «сахарной промышленности», здесь постепенно происходит сезонное экономическое преступление. Бескрайние просторы кукурузного сухостоя не убранной своевременно на силос «королевы полей» – ещё одно тому подтверждение. Сколько на этих десятках и сотнях гектаров семенного фонда угроблено, сожжено горючего, удобрений, труда землепашцев!.. Жаль, Зиганнуров на пенсии, старший оперуполномоченный.
