Родилась в 1935 году в Воронежской области, которая в годы войны была оккупирована фашистами. Семью Антонины немцы выгнали из дома, поселили в лагере пересыльного пункта, чтобы затем отправить в Германию. Люди страдали от голода, холода, унижений. Вскоре узников посадили в эшелоны, которые должны были идти в Польшу, затем в Германию. На территории Курской области железную дорогу разбомбили, люди смогли выскочить из вагонов и скрыться. Вернувшись в родное село, Антонина с родными увидела вместо дома пепелище, они вынуждены были жить в траншеях, землянках. В настоящее время Антонина Егоровна имеет статус малолетнего узника фашистских концлагерей.
Воспоминания ветерана были опубликованы в газете «Менделеевские новости».
С первых дней запомнилось это страшное слово война. Скоро было оккупировано наше село и вся Воронежская область. Эвакуировать нас не успели, так как не было транспорта, а железная дорога от нашего села была в 40 километрах. С приходом немцев нашу семью выбросили из дома на улицу. Что было живности, немцы пустили под нож. Наша семья: мать, отец-инвалид, четверо малолетних детей вынуждены, как и другие, прятаться по погребам. Мужчин и молодежи в селе не осталось, все были мобилизованы. Кто мог, ушли в леса. С трудом пережили зиму 1941-1942 годов. Голодные, раздетые, жили в землянках без одежды, постели, спали на земле. Бомбили без перерыва то наши, то немцы, а то и все вместе, жили между двух огней. Вначале, когда немец наступал, был не так агрессивен с населением, и нам было страшно больше во время бомбежек.
Мы иногда вылезали из своих нор и играли в лопухах. Сами того не подозревая, вредили немцам, зубами перегрызали проводки немецкой связи. Проводки были разноцветными и мы, дети, а нас было человек 10 из разных нор, делали бусы, ожерелья, плели косички. После очередной такой «диверсии» нас заметили немцы и детей, которые постарше, расстреляли на моих глазах.
Летом 1942 года родители перестали выпускать нас из землянок, так как дети стали пропадать. Потом в конце лета нас с родителями немцы погнали в другое село, километров 10 от нашего. Там было много таких, как мы, нас загнали в сарай, окруженный вооруженными фашистами с собаками, мы держались за маму, боялись потеряться. Были в этом сарае несколько суток, потом нас, как щенят, покидали в грузовики и повезли на железнодорожную станцию. Там опять выкинули, но уже за колючую проволоку с вышками, оцепленную вооруженными немцами с собаками. Сколько мы провели за колючей проволокой, под открытым, уже не летним небом, без еды и нормальной воды, не помню, но казалось, вечность. Многих расстреляли, кто не повиновался и паниковал.
Потом колоннами, группами уводили к поездам, грузили в телячьи вагоны и увозили. Дошла и до нас очередь. Сгрудившись кучкой, мы держались возле мамы. Погнали нас к вагонам, кто постарше и взрослые в вагон влезали сами, немцы только подталкивали прикладами, а таких как я, закидывали в вагон. Наполнив его до отказа, двери закрыли и так, в духоте, вони, нас повезли, а куда, оставалось только догадываться. Запуганные, затравленные, голодные, побитые, как зверьки, дети прижимались к матерям, боясь лишний раз пошевелиться, дабы не вызвать гнев немцев. Мама все просила «тише, тише, молчите, не плачьте, терпите». Мы терпели.
Под Курском наш поезд остановился, началась страшная бомбежка. Бомбили железную дорогу где-то впереди. Все, кто были в вагоне, упали на пол, был страшный вой людской, не от боли, а от страха. Вагон то качало, то подбрасывало, казалось, пришел конец – гул самолетов, разрывы снарядов, плач и вой в вагоне, духота и вонь. Все это не укладывалось в детском мозгу. Почему? За что? Когда же будет конец? Любой. Потом все стихло, толкл слышны были отдельные выстрелы. К вечеру услышали русскую речь. Народ в вагоне зашевелился, двери открыли наши солдаты. Была команда без паники и шума грузить женщин с маленькими детьми на повозки, остальные – пешком и быстро.
Так нас увозили в освобожденные районы. Квартировали по несколько семей в сараях до весны 1943 года. По весне вернулись домой. Домов в селе почти не осталось, и нашего в том числе. Снова землянка, голод и холод, но, слава Богу, мирно. Все подробно писать, что помню, нет сил. Каждый раз удивляюсь, как выжили? Как трепетало детское сердечко при вое сирены, при бомбежке, при смерти сельчан, только что живших рядом с тобой, при виде колючей проволоки, при оскале немецких овчарок, при виде дула немецкого автомата, направленного в твою голову.
Дети моего возраста в 1942 году пошли в школу, а у меня школа была на выживание. После войны по доносу коммунистов-прихвостней многих сельчан, бывших у немцев за колючей проволокой, увозили ночами, и они уже не возвращались. Мама всегда просила нас никогда не говорить о том, что были за колючей проволокой, иначе свои же сгноят в тюрьмах. Вот и молчали всю свою жизнь.
