Рукописи отца перенесли на его фронтовые дороги

Оказывается, с возрастом все чувствуется намного острее и тоньше. Все чаще начала вспоминать Светлана отца и мать, родных, свое детство. Она работала медсестрой, вышла на заслуженный отдых. Всю жизнь старалась достойно выполнять роль мужниной жены. Немало времени прошло и с тех пор, как ушел в мир иной ее супруг Мугаллим. Наверное, мало кто не знал в районе Мугаллима Рахманова. В свое время он руководил крупными организациями и колхозами. Сегодня двое сыновей Светланы – ее надежная опора.

Если бы не они, непросто было бы справляться с житейскими заботами одной. Кто-то, возможно, и не совсем поймет Светлану, которая на седьмом десятке затеяла строительство дома на родной земле в Балтачево, где уже подняли и новую баню. Однако балтачевцы, хорошо знающие Нургали ага Миннебаева, не удивляются: в кого же еще пойдут характером его дети.

Отец Нургали при жизни сумел записать и отпечатать на машинке многие свои воспоминания. Однако он остановился лишь на нескольких эпизодах о фронте. Отец, родившийся в год великого переворота в России, перенеся немало больших испытаний, несправедливостей и лишений, остался очень честным, старательным, порядочным, сильным по характеру и в то же время веселым и щедрым человеком. Односельчане, видимо, зная все эти качества, уже в молодые годы избрали его секретарем сельсовета.

Наверное, еще тогда закрепилось в нем скрупулезное отношение к каждому делу, внимательность к его выполнению, требовательность, продумывание самой мелкой детали. Даже когда Светлана, ее сестренка Фирдауса или братишка Вильсон, по обыкновению, пилили во дворе дрова, отец требовал, чтобы все поленья были одинаковой длины. На установленном на козлах бревне сначала он делал разметку через равные расстояния и предупреждал, что пилить нужно точно по этим линиям.

Отец умел буквально все. Даже купленные в магазине платья или брюки всем своим домашним он частенько сам перекраивал, подгонял по фигуре и перешивал заново на швейной машинке.

Ремесло мастера-плотника передал и сыновьям Вильсону и Айдару. Отец Нургали сам мастерил все, начиная от коромысла до саней и телег.

Светлана вновь и вновь перечитывает отпечатанные на машинке мемуары отца, пытается сохранить в памяти каждое слово. Всякий раз, когда взгрустнется о нем, читает эти записи снова. Почему же не расспросила отца обо всем, пока он был жив? Как ни старается вспомнить хоть что-то из того, что он рассказывал соседям, а она краем уха слышала, моя посуду, в памяти все всплывает очень смутно.

Отец отслужил в Советской армии в 1938-39-х годах. Уже в день возвращения его вновь назначили секретарем сельсовета…

Светлана взглянула в окно. Год нынче дождливый, холодный. А в 1941-м, когда ее отец уходил на фронт, лето было теплое, урожайное. На десятый день после начала войны с ломтем хлеба в кармане отец ушел на фронт. Вот как он описывает те события: «22 июня 1941 года Германия открыла против нас войну. В этот день мы ездили в Азнакаево на Сабантуй. По обыкновению ждали, когда на установленную в центре трибуну поднимется руководитель района и торжественно объявит об открытии праздника. Уже должны были начаться игры, на трибуну поднялся Кутлукаев и сообщил, что фашисты объявили войну против нашей страны. Светящиеся праздничным воодушевлением лица вмиг охватили тревога и ненависть к врагу. Съехавшиеся из сел сотни конных упряжек безмолвно разъехались. К вечеру получили телеграмму с указанием таким-то и таким-то взять военные билеты, ложки-кружки, провизии на три дня и явиться в военкомат… Не описать, что творилось в момент проводов на войну. Пусть никому не доведется испытать те страдания и горе!».

… Светлана считает, что отец смог от начала до конца пройти все тяготы войны благодаря своему удивительному жизнелюбию и оптимизму, мудрости и находчивости. Она не помнит, чтобы он хоть когда-нибудь повышал голос на своих шестерых детей – трех дочерей, трех сыновей. Он очень любил детей.

«… Через месяц после нахождения в Бугульме нас повезли в Казань. Меня назначили командиром отделения для обучения новобранцев. Нас прикрепили к батальону лыжников. Мне всего 24 года, есть такие, которым по 30-35 лет. Некоторые из них даже никогда не видели лыжи. В конце октября нас повезли на железнодорожный вокзал. Куда направят, никто не знает. Доставили в городок Няндома Архангельской области. Отделения распределили по квартирам к местным жителям. Уже холодно, а мы в ботинках. Через две недели приготовились к отправке. Пройдя километров 25-30, выяснилось, что ноги у многих из нас так замерзли, что уже не могли идти. Сильно пострадавших от мороза погрузили в машины, на сани, привезли обратно в Няндому. Я обычно ношу 38-39-й размер, а тут обулся в ботинки 43-го размера с семью слоями портянок внутри, пять из которых были теплыми, поэтому и не отморозил ноги. У некоторых даже ампутировали обмороженные пальцы...»

В передовице газеты «Маяк» от 22 ноября 1997 года в связи с 55-й годовщиной контрнаступления на Сталинградском фронте в списке под заголовком «Они защищали Сталинград» числится 26 человек от нашего района. Нургали Миннебаев из Балтачево – первый в списке. Светлана не помнит, чтобы когда-либо отец, как кто-то другой, обивал пороги руководителей, прося что-то, ссылаясь на то, что был на войне. Напротив, когда мать серьезно заболела и слегла, а дети убеждали его обратиться к руководству района с просьбой выделить однокомнатную квартиру, вернулся из исполнительного комитета, посидев в его коридорах, стараясь не попасться на глаза руководителям, а потом оправдывался, мол, зачем мне квартира, у меня ведь есть свой дом.

Продвижение пешим ходом на Карельском фронте тоже потребовало от солдат огромной выдержки и силы воли. «… Мы прошли в глубь леса, к кольцу обороны финнов. Идем на лыжах, проваливаясь в снег по колено. Шли с утра до самого вечера. Пройдя 4-5 километров, вышли на вырубленную лесную поляну, решили переночевать там. Когда, завернувшись в плащ-палатки, уже собирались отдохнуть, притаившиеся в кронах деревьев снайперы начали по одному отстреливать нас. Там погиб и муж безрукой Мукарамы. Вместе с Хикми из Тойкино мы подобрались к нему и пытались помочь, но тщетно, пуля попала в голову. Оказалось, дело было в предателе-командире, но это выяснилось только потом. Дать отдых на открытом, совершенно незащищенном месте посреди леса означало для врагов: нате, убивайте, более удобной позиции вам не отыскать. Из последних сил мы притаились в сени деревьев. Тут начался обстрел из миномета. Одной миной убивает или ранит 4-5 человек. Упавшей недалеко от меня миной снесло голову одному бойцу. Мне показалось, что он еще стоял в этом положении целую вечность… После 5-6 дней безрезультатных боев с многочисленными потерями нас вывели с финской стороны. Выданный на три дня паек мы съели еще при переправе по льду. Некоторые товарищи, спасаясь от голода, съели свои кожаные ремни, сварив в котелке. Помочь тяжелораненым было невозможно, от сильного холода многие там же и умерли. И те, у которых раны были не так тяжелы, от голода и холода едва могли бороться со смертью. На восьмой день пребывания в окружении в утренней тишине услышали голоса, подающие команды по-русски, мы вышли к опушке леса, где  были еще в первый день…».

Светлана читает тетрадь отца с воспоминаниями, глубоко переживает то, какие испытания пришлось вынести отцу, чтобы вернуться живым с поля боя, какие непомерные горести принесла эта проклятая война, и с волнением думает о двоих своих сыновьях Альберте и Роберте, желая одно: пусть никогда не повторится такое. С тревогой думает и о дочери Альбине, которая служит в отделе внутренних дел в Набережных Челнах…

«…С утра 15 апреля 1942 года устроили перекличку и, оставив всех офицеров в Финляндии, погрузили нас в вагоны. После 7-8 дней пути разгрузили в лесу близ Волоколамска, приказали расположиться на месте, поставить шалаши. Видимо, о нашем приезде сюда никто не знал. Вырубив молодые сосенки, мы соорудили шалаши. Старшина ушел, сказав, что справится о провизии, вернулся только на четвертый день. Сообщил, что к вечеру привезут муку. Доставленную в мешках муку разделили ложками, растопили в котелках снег и, сделав болтушку без соли, съели. Дней через десять нас вновь погрузили в вагоны, повезли в Сталинград. Ночью тихо разгрузили на пустынном месте и присоединили в качестве вспомогательной силы к одной военной части… Враг, видимо, почувствовал наше прибытие, звуки разрывающихся снарядов смешались с гулом самолетов. Мы даже не успели вырыть для себя окопы, а рота еще и не расположилась на месте, как уже были охвачены огнем. Ввиду того, что рота состояла из станковых пулеметчиков, помимо станино предусмотрена установка на треногу для стрельбы по самолетам. Я быстро установил и начал стрелять по самолету. Не только я, стреляли и другие пулеметы. Стреляли и зенитчики, и из винтовок. Было, наверное, самолетов 15-20, летели они так низко, казалось, вот-вот заденут наши головы. Из пулемета внутри самолетов отстреливали тех, что на земле. И голову невозможно было поднять. Один самолет упал и взорвался, остальные повернули и улетели. Мы знали, что они вернутся с новыми бомбами и патронами. Как только улетели они, открыли огонь артиллерия и минометы. После этой мясорубки нас подняли в атаку. Хоть ненамного мы вышли из-под их прицела. Если бы мы продолжали находиться на прежнем месте, в живых никого бы не осталось. К тому же в тот день наши же минометчики вновь подвергли нас обстрелу. Это уже из-за плохой работы связистов. В атаку поднимались каждый день. Командиры роты, взвода погибли от пуль. Командиром назначили старшину. Ему в руку попала разрывная пуля, руку отстрелило так, что осталась висеть только на коже. Командир взвода приказал мне подняться на гору и спрятаться там с пулеметом. Попытался объяснить, что подняться не смогу, нужно хоть немного подождать, когда стемнеет, не то сразу подстрелит снайпер, но он и слушать не хотел, крикнул строго: «Выполнять!». Поднявшись на гору и нарвав травы, я только начал прятать свой пулемет, как пуля прошла насквозь через шею. Кровь хлещет ручьем. Я скатился в окоп. Там были ребята-татары. Они поняли, что к чему, быстро сняли с моей спины вещмешок, расстегнули ворот и перевязали рану. Я был в сознании, однако сказать ничего не мог. Эти солдаты говорят: «Неужели умрет?». У меня из глаз покатились слезы. Увидев, как я облизываю губы, поняли, что хочу пить, поднесли ко рту фляжку. Сил сразу прибавилось. Открыл глаза. Вспомнился трус-лейтенант, который отправил меня на верную смерть. Взяв прислоненный в окопе автомат, начал поджидать, когда этот лейтенант поднимет голову. Ребята почуяли неладное, отняли автомат и помогли мне выйти из окопа, сказав: «постарайся попасть в медсанбат». Потихоньку я начал пробираться туда. Когда перевязывали рану, меня предупредили: «Полежишь пока в траншее, там безопаснее, вечером приедет машина, вместе с другими ранеными отправим тебя в госпиталь». В госпитале я лежал недолго, за полтора месяца рана почти зажила…».

Светлана много раз и подолгу сидела, задумавшись, с наградами отца в руках: удостоверением «За героическую защиту Сталинграда» от 22 декабря 1942 года и медалью «За оборону Сталинграда», которая разыскала его через Азнакаевский военкомат 12 июня 1947 года. Вероятно,  Всевышний сохранил отцу жизнь, чтобы они смогли прийти в этот мир. Разве были бы на земле его шестеро детей, а еще и 17 внуков, 23 правнука, если бы погиб на войне Нургали Миннегалиевич Миннебаев? А ведь сколько юношей, мужчин не вернулись с поля боя…

Нафис АХМЕТ