Интервью по теме
«Чистополь во время Великой Отечественной войны.
Антонина Георгиевна Попова»
Интервьюер: старший научный сотрудник Чистопольского государственного историко-архитектурного и литературного музея-заповедника Ирина Мясникова.
Респондент: ребенок войны Антонина Георгиевна Попова (1929 г.р.), уроженка г. Чистополя.
Дата проведения интервью: 12 января 2016 года.
Интервьюер: Антонина Георгиевна, пожалуйста, расскажите, каким Вам запомнился довоенный Чистополь.
Респондент: Я родилась в Чистополе 14 марта 1929 года. Росла я тоже в Чистополе на улице Загородной. Воспитывали нас мама, папа. Потом началась война. Папу оставили на брони, маму взяли в окопы, и братика 17-летнего взяли в окопы. Мы остались с сестрой Валей. Ей было 14 лет, мне было 12 лет. Хлеб нам давали мало, пекли сами, маленькие такие дети. А осенью мама заработала очень много хлеба (зерна), в «Завете Ильича» было, это колхоз такой. И братик, и мама работали там, молотили. К нам пришли, сказали, идите, забирайте то, что ваши родители заработали. А тогда были такие большие сугробы очень! Мы с сестрицей своей, такие маленькие деточки, взяли салазки, мешок взяли, нам насыпали полмешка пшеницы, и мы привезли домой. Дома было прохладно. У нас подтопочка была, стали топить подтопочку. Намыли пшеницы, поставили чугунок и сварили мы этой каши пшеничной. Мы одни не стали кушать, пригласили подружек своих. Ну, там Маруська Асеева была, Тося Красильникова была, напротив нас жили, ещё тут соседки были. И вот мы собрались и все поели. Это было очень интересно для нас… Нас соседи не бросали, когда мы одни оставались.
И.: – Отец Ваш где работал?
Р.: – Папа у нас работал на обувной фабрике. Он работал наладчиком или механиком, я не знаю. Короче говоря, машины налаживал. Уходил он в 5–6 часов утра на работу и приходил домой уже ночью, часов в 12, мы его ждали. Потому что там в две-три смены работали. Там что-то для фронта шили. Он один там был на всю фабрику наладчик такой. Мы папу встречали, готовили ему еду. А когда мы хлеб пекли с сестрой, так было интересно! Я говорю, давай я буду делать, ты не умеешь! Нет, я буду делать, я постарше тебя! Ну ладно, делай, делай, ты постарше меня, я ещё помоложе тебя. Вот такие были у нас споры.
И.: – Маму когда забрали на окопы?
Р.: – Её забрали в [19]43-ем году, наверно. Когда окопы-то у нас были? В Буинске. Маму забрали в окопы вместо папы. Он не на фронте, а в тылу. Маму звали Екатерина Семёновна, она с 1904 года была. А папа был с 1900 года. Он был мастеровой. Георгий Кузьмич Аверьянов. У них было две сестры и четыре брата. У них своя мельница была. Папа у нас остался в детстве без отца-без матери. Их мачеха воспитывала.
И.: – Маму забрали на окопы зимой? Летом?
Р.: – Зимой.
И.: – Как долго они были там?
Р.: – Год, наверно, они были там.
И.: – И ни разу не приезжали домой?
Р.: – Нет, нет. Ни разу. Мы одни. Папа с нами был. Папа что-то покупал нам, не помню только, что покупал. Коза была, доили кОзу, молочко было своё.
И.: – Улица Загородная – это где?
Р.: – Около мясокомбината. Загородная, 37 у нас было.
И.: – Мама что рассказывала про окопы?
Р.: – Она рассказывала: очень было холодно. У них там был сосед наш, Сергей звали его, грубый такой и обижал детей на окопах. Такой был злостный! «Колюшка-то ведь заболел, пусть останется, холодно, пусть дома побудет…» «Ничего, пройдёт всё!» Силом выгонял его на окопы. А что ему было 16–17 лет, он с [19]24-го года.
И.: – Чем их там кормили, она не рассказывала?
Р.: – Что с собой было, то и ели.
Р.: – А жили они где?
И.: – Жили они на квартире. Я не знаю, за квартиру они сами платили, нет ли. Придут они с окопов – надо сушить портянки там, носки. У мамы ещё ладно, она сама вязала, и носки, и варежки были свои. Сушили на печке, в печке сушили. Очень трудно было на окопах. Даже силом выгоняли в такие сильные морозы.
И.: – Они вручную копали, да?
Р.: – Вручную копали.
И.: – Для чего копали эти окопы?
Р.: – Немец был близко к Москве. Чтобы в этих окопах прятаться что ли…
И.: – Вы в школу ходили?
Р.: – Нет, я в школе ещё не училась, по-моему. Не помню… Валя-то училась, наверно, в школе.
И.: – Из Вашей семьи кто-нибудь ушёл на фронт?
Р.: – Двоюродный брат Василий Григорьевич Тетюнов. Или с 1919, или 1920 года. Он в деревне рос, в Булдыре. Он приехал к нам, жил у нас и учился на учителя истории. Выучился и преподавал в школе историю в восьмой школе по Галактионова. Точно, я училась, правильно. И его забрали в армию. Как войну объявили, сразу его взяли. И ни духу, ни слуху от него не было. Родители ихние были неграмотные, и похлопотать за них некому. У нас мама тоже была неграмотная. А уж когда я была маненько взрослая, мне бы надо было всё это поднять, сходить… А я что-то этого не сделала…
И.: – Вы помните, как объявили о начале войны?
Р.: – Помню. По радио говорили.
И.: – У вас дома было радио?
Р.: – Да. Дома у нас было радио, да.
И.: – Тарелка чёрная?
Р.: – Да-да-да. Это папе как хорошему работнику радио провели. Ну было радио ни у кого, только нам дали. Объявили: «Война началась! Война началась! Киев бомбили!» Все плакали, плакали очень сильно. Потом из наших родных-то Василку Тетюнова взяли в армию, папиного брата Михаила Аверьянова. Он тоже погиб в армии, похоронка была. Дядю Мишу Тетюнова, маминого брата, он тоже погиб там. Потом уж Николая Муравьёва, его уж под конец войны взяли. А этих вначале сразу взяли. А Василку прям с первого дня взяли, потому как он грамотный, военнообязанный был, его поэтому самого первого взяли. Пятерых из наших родных близких. Потом уж Николая нашего, когда война кончалась. Он в тылу работал. Поваром хорошим был высшего класса. Кормил он начальников всех.
И.: – Антонина Георгиевна, Вы говорили о том, что с сестрой пекли хлеб. А в магазине нельзя было его купить?
Р.: – А там давали только по 500 грамм хлеба.
И.: – По карточкам?
Р.: – По карточкам, да.
И.: – В вашей семье кто-нибудь получал карточки?
Р.: – Нам давали карточки, папе и мне, Валентине – троим. А мама и Николай муку взяли.
И.: – Не помните, папе сколько грамм полагалось?
Р.: – По 500 грамм.
И.: – А Вам?
Р.: – 500 грамм. А папе давали побольше. А сколько, я не знаю. Не знай, 800 грамм…
И.: – Вы в каком магазине карточки отоваривали?
Р.: – А у нас был магазин: так вот Загородная шла, где Кочетовы магазинчик какой-то был у нас, в доме пристроен был.
И.: – Другие товары можно было купить в магазине?
Р.: – Да. Пряники там были, конфетки были.
И.: – Тоже по карточкам?
Р.: – Нет, без карточек, за деньги.
И.: – А рынок тогда работал?
Р.: – Верхний рынок работал. Там было всё. Вещевой рынок был. Продуктов там не было. И продавали ещё по воскресеньям барашков, гусей… Скотину. Колхозники сами продавали. Складывались по четыре человека и покупали барашку, делили. На неделю хватало.
И.: – Сколько мясо стоило, не помните?
Р.: – Нет, не помню, сколько мясо стоило. А, я вспомнила: по карточкам мясо давали нам. Это в конце войны.
И.: – Кинотеатры работали во время войны?
Р.: – Кино было. По Ленина, кинотеатр «Темп». Потом мы повзрослели, туда ходили. А во время войны мы ещё маленькие были, мы за Загородную никуда не ходили. Мы выходили на улицу, летом в лапту играли, в мячик играли, «куплю-продам» какая-то была. Парочки выходют: «Купи нас! Купи нас!» Такая игра была. А потом играли мы в игру «Кукареку». А потом – кто кого перетянет. Мы, можно сказать, до пятого класса никуда не выходили, всегда на Загородной были. Я не знала, что там за город. Потом у нас был драматический театр, там, где сейчас Сбербанк, угол Карла Макса и угол Льва Толстого. Я только помню, когда я уж работать стала, когда семь классов кончила. У нас была художественная самодеятельность. Мы песни пели. Хор имени Пятницкого у нас был. Понькина Алла была, Зоя Соболева – они такие были у нас певицы, запевалы. Мы наряжались: рукава одевали, старинные сарафаны. Мы всегда по организациям первое место занимали. Я помню, нас посылали даже в Казань.
И.: – У Вас был огород свой?
Р.: – Был свой огород, да.
И.: – Большой?
Р.: – Четыре сотки.
И.: – Что вы выращивали?
Р.: – Огурцы в первую очередь, помидору садили, морковь. Тогда жаркие дни были, дыню мама садила, лук, чеснок, картошку немножко садили, мало совсем, за баню, у нас баня была. Папа беседочку такую сделал себе… Это, наверно, уж после войны было, да. Там малина у нас была, яблони были две штучки. А мы во время войны даже не знали, что такое яблоко. Не было. Морозы были, яблони все погибли.
И.: – Зимы были очень лютые, да?
Р.: – Очень, очень. Сильные морозы были.
И.: – Кроме огорода, продуктами как снабжались?
Р.: – Картошку садили от фабрики, от кожзавода. Всем рабочим давали участки по четыре сотки. И никогда не воровал никто, даже корешка не вырвали.
И.: – А участки эти где были?
Р.: – Где 18 школа на Мельничной площади. Там мельницы во время войны ещё стояли. Ветряные мельницы. Картошки хватало всем, урожай картошки был отличный. На предприятии помогали всем: когда садить, привезут картошку, когда поспеет, домой все привезут. Тогда что было хорошего – то, что в каждом производстве было своё подсобное хозяйство. Во время войны как выручало это подсобное хозяйство. Во-первых, ГАРО. Было бесплатное питание, обед: и картошка, помидора, и капуста, огурцы – всё своё было. Они такие чаны засаливали. И всё-то для рабочих. Столовая отдельно была. На часовом заводе тоже такое же было подсобное хозяйство, очень хорошее. А у Водников вообще говорить нечего, там прекрасное хозяйство, им мясо даже давали. Они даже выращивали животноводство.
И.: – Для нужд фронта тоже что-то готовили?
Р.: – Вы знаете, это я уж стала работать ведь во время-то войны. Я работала на «Швейнике». Семь классов кончила, на «Швейник» поступила работать. Шили для фронта телогрейки и шаровары тёплые, ватные. Мы настилали, а старшие шили. А потом у нас был вЯзальный цех. Специально для фронта вязали варежки, носки вязали и шапки-ушанки шили. И нам даже присылали с фронта которые пробиты пулей маненечко телогрейки, и это чинили и обратно на фронт.
И.: – Варежки вязали на машине?
Р.: – Шерстяные варежки, из овечьей шерсти, специально вручную вязали. В Чистополе было организовано: кто не работал, домохозяйки, им давали поручение, чтобы они вязали (им шерсть приносили) и отправляли на фронт носки и варежки.
И.: – Продукты для фронта вы не готовили?
Р.: – Нет, этого не было.
И.: – Ваша мама до войны где работала?
Р.: – Она вообще никогда нигде не работала. Она была домохозяйка, воспитывала нас.
И.: – С началом войны в Чистополь стали пребывать эвакуированные…
Р.: – Очень много было, даже у нас жили. К нам прибыл лётный состав. И к нам муж с женой – Мария Ивановна и Иван… забыла, как его. Хорошая такая пара была молодая. Они к нам поселились не зимой, а летом. У нас амбар был. Вот они там в амбарушке жили. Мама им дала постель. А когда зима началась, мама им отделила спальню. Мы спали, ребятишки, все на полу, а мама с папой кровать поставили в переборке. Очень хорошая была она женщина. Она работала в какой-то связи, по-моему. А он лётчиком был.
И.: – Фамилию не помните?
Р.: – Нет, не помню. Доброго здоровья им. Они, наверно, год-то жили. Я ещё помню, я уже работала, нас посылал к аэропорту очищать, снега-то были высо-окие! У-ууу! Всё вручную. Из всех предприятий посылали дорогу чистить. Очень были лютЫе морозы. 40, под 45 были. В Рождество я ходила за молоком, дядя Миша давал. Когда в школе училась, учили стихи, до сих пор помню. «Вот моя деревня, вот мой дом родной, вот качусь я в санках по горе крутой. Вот свернулись санки, и я на бок хлоп! Кубарем качусь я под гору в сугроб. Всё лицо и руки залепил мне снег. Я лежу в сугробе, а ребятам смех».
А ещё мне было интересно знаешь что? Мама нас посылала за водой на ключ. Я налью водички, иду бегом вот так вот (показывает руками)! Мне очень нравилось ходить за водой. А потом у нас овражек там был, замерзал. Папа подбил мне коньки, я пойду кататься. А потом у нас был стадион, где сейчас Дом пионеров. Тут было так весело, так хорошо было! Коньков у нас, конечно, не было таких. Валенки мне папа подбует. Там свет хорошо горел, музыка играла, мы катались, катались, катались… Очень хорошо мы катались. У некоторых, которые побогаче нас, коньки были на ботинках. Я очень вспоминаю: так хорошо было, что мы тут катались, рядом стадион был. Чё туда вот убрали этот стадион? Мне очень в памяти навсегда осталось, что мы катались на коньках.
И.: – То есть дети всё равно веселились, радовались жизни.
Р.: – Да. Нам папа делал, это уж до войны ли или уже после войны, не помню я, гору делал. Прям около самого дома. Большую гору сделает, зальёт. «Ребятишки, – утром встанем, – идите катайтесь». Мы идём кататься. Все гурьбой соберутся около нашего дома, и катались. На ледянках катались. Вот это мне в памяти осталось. Папа снег возил: «Ну, ребятишки, давай, снег будем из двора вывозить». Мы возим снег на дорогу, а тут: «Садитесь в санки!» «О! Урааа! – кричим. – Ура! Папа нас на санках катит!» Вот это тоже очень в памяти осталось. Вот у нас папа такой был.
И.: – Помните, как война закончилась?
Р.: – Помню. Ещё как помню. Объявили, даже помню, как. Дождик моросил. Папа приоткрыл окно. Радио: «Внимание! Внимание! Слушайте радиовещание. Окончилась война. Победили фашистов! Ура! Ура! Ура!» Все на улицу вышли. Дождик моросит так, все обнимаются, целуются: ура! ура! ура! (плачет). Слава Богу, слава Богу, что война кончилася. Вот так вот все плачут. «А у меня сыночек должен домой прийти, а его убили…» Вот видишь как получилося… Все вышли. Радио-то не у всех было. Папа включил на полную мощность, окно открыл, а дождик так моросит чуть-чуть, чуть-чуть, изморось такая. Вот это я помню. И даже говорили, кто на Рейхстаг флаг повесил: «Вот сейчас поднимается, вот сейчас вешают…» Прям так говорили.
И они ещё подходили к самой Москве. Там были такие вороты, я помню, это уж я, наверно, после войны ездила, такие вороты, и москвичи рассказывали, что они уже по Москве ходили, даже занимали квартиры. Но наши не останавливались, били фашистов и выгоняли их. Были такие твёрдые. Тогда народ был друж-не-е, чем сей-час. Вот так пусть и скажут там всем детям. Тогда народ был дружнее, и друг друга уважали, помогали друг другу, любили друг друга. А сейчас не любят люди друг друга, только они любят, чтоб деньги схватить, а не помочь кому-то.